Только тебе, Евланечко, скажу...

В хуторе Лопатин, около села Тереховк Черниговского района, немцы согнали в ригу людей и подожгли.

Несколько недель после того ветер разносил вокруг чёрный пепел, а жители соседних сёл и хуторов слышали страшный запах пожарища и человеческой смерти.

За несколько месяцев до этого, зимой, в селе Яцево (теперь Новосёловка) также состоялась карательная акция. Будто из-за того, что из расположенного здесь лагеря убежало несколько военнопленных, местные жители заплатили оккупантам десятками своих жизней.

Людьми постоянно владел страх. Не смотря на то, что советская армия в 1943-ем стремительно приближалась к оккупированной Черниговщине, уверенности в том, что доживут до освобождения, крестьяне не имели.

Уже были выкопаны рвы в сокорках

Старые люди вспоминают, что в Черныше (Черниговский район) расквартированных немцев не было - только полицейский участок с управой, куда время от времени наезжало оккупационное начальство (откуда, теперь трудно сказать), давало указания и ехало прочь.

Селом управлял староста, Николай Яковлевич Садченко, 1889 года рождения, полицаями на участке служили также местные мужчины. Так до 43-го худо бедно и дожили.

Но вот в воздухе реально запахло смертью - там и здесь фашисты расправлялись с местным населением: страдали не только те, кто имел связи с партизанами, но и семьи прежних активных колхозников, комсомольцев, учителей, красноармейцев, которые добровольно пошли на фронт. За что конкретно пострадали лопатинцы - никто не знал.

- Особенно мы начали бояться после одного рассказа, - вспоминает 86-летняя жительница Черныша Анна Степановна Кириенко. - Женщина из Березного (Менский район) поведала о том, что видела через щель хлева: фашисты расстреливали крестьян и сбрасывали мёртвых в заранее выкопанную яму, а маленький мальчик хватал ручками немца и кричал: «Дяденька, не стреляйте!» Так тот палач бросил ребёнка вместе с мертвыми, и яму быстро закопали.

Чернышцев парализовал ужас, они боялись повторить судьбу соседей-лопатинцев или крестьян из Березного, но не знали что делать. Да и что можно было сделать на оккупированной врагом территории?

- А в сокорках (место, где на то время росло много тополей) в начале лета уже были для чего-то выкопаны рвы, - взволнованно вспоминает Анна Степановна. - Кто, когда и для чего то сделал - не знаю. Тогда мне было двадцать лет, и родом я не местная: перед войной вышла в Черныш замуж из Бигача, что в Менском районе. Муж мой Иван был активным комсомольцем в колхозе, потому сразу ушёл на фронт добровольцем, а у меня уже была на руках маленькая дочка.

Люди все вокруг грустные и мрачные, а свекровь моя всё время плачет, будто что-то знает, но молчит. А тогда как-то утром и говорит: «Собирайся, дитя моё, (даже когда умирала, то так называла меня) и пойдёшь в гости к своей матери. Погостишь немного, а там видно будет. Я проведу тебя до Седнева».

Идём, несём на руках по очереди маленькую дочку и узелок, свекровь грустная и молчаливая. А когда начала со мной прощаться, то не удержалась, заплакала и говорит: «Сегодня ночью может быть смерть. Если наши не нажмут, то 42 двора чернышцев пойдут в сокорки, и мы в том числе».

Не зная, что думать, я поспешила с ребёнком к матери. А на улице жара, я устала и, не доходя до барского сада под Бигачем, легла в траву под деревом отдохнуть, а ребёнка держу за ручку, чтобы не отошла далеко. Аж вижу - по пути из Бигача в Клочков двигается какая-то большая толпа. Я утихла и не встаю, страшно, чтобы ребёнок не закричал. А то отступали немцы на Клочков, потому что там был брод через Снов, и если бы я не прилегла, а с ними встретилась, то не известно, что бы было.

А когда толпа отдалилась и немного стихла, а я вошла в барский сад, то увидела там много покинутых немцами телег со всяким-разным. Говорят, что очень быстро убегали фашисты, потому что нашим поступила помощь и они наступали. А Бигач я застала безлюдным, как будто все вымерли. Я испугалась, думала, не дай боже, карательную акцию провели.

Аж нет, встретила одну бабку, которая мне сказала, что партизаны велели людям убегать из села, куда могут, и скот с  паши вечером они в село не впустят, потому что здесь могут быть серьёзные неприятности. И бои таки были: немало людей побили и дома погорели. Мы с мамой ночью прятались в соседском погребе, когда взорвался склад боеприпасов и снаряд попал в родительский дом. Двор разлетелся на клочья, и брат на фронте погиб - горе да и только.

Но и радость была - в Черныше обошлось без карательной операции, и я засобиралась назад, к свекрови. Когда шла через Седнев, то испугалась - по улицам валялись постреляные люди и никто их не убирал. То, говорят, немцы перед отступлением засели в ровчаках и уничтожали всех подряд.  

Пусть меня стреляют, но 42 двора на смерть я не подпишу

- Так сказал моей свекрови, Евлании Севастьяновне Кириенко, наш черниский староста, - продолжает рассказ Анна Степановна. - Они были друзьями с детства, вместе ходили в церковь, потому Николай Садченко (по-улично Гнёт) и посоветовал свекрови отправить меня с ребёнком к матери, чтобы избежать казни. По его словам, наша семья была первой в списке тех, кого собирались казнить, ведь мой муж -- секретарь комсомольской организации, пошёл на фронт добровольно.

Можно только представлять, что происходило ежедневно на душе и на сердце у человека, который никому ничего не мог сказать. А от правильности его поведения зависели жизни многих других. Все думали, что староста служит немцам, а он, как мог, избегал подписания документа на казнь односельчан, затягивал время, зная, что наши уже близко.

Кто знает, как долго он так ходил на Голгофу, подставляя свою голову и семью под наказание врагов? Когда я вернулась от матери к свекрови в Черныш, угроза миновала. Но немцы, отступая, забрали с собой наших ребят 1923-го года рождения. Исчез и староста. С тех пор его никто не видел и ничего о нём не слышал. Тех же, кто служил в полицаях, наказали осуждением на малые сроки, они искупали вину и вернулись к семьям, жили и работали в колхозе.

- Когда я узнал эту историю? - спрашивает сын Анны Степановны - Григорий Иванович Кириенко, прежний пожарник. - Лет девять тому назад, когда мама это рассказала, я не просто заинтересовался, а был поражён. И начал, по мере своих возможностей, собирать информацию. Но насобирал негусто: документов никаких нет, сейчас только двое людей  в селе помнят этого человека.

Правда, я нашёл его младшего сына (от второго брака), ездил к нему в Тереховку, разговаривал, узнал, что старший сын Филипп (от первого брака, 1913 года рождения) жил в Чернигове, но давно умер. А несколько лет назад и младший сын трагически погиб в лесу.

Поэтому, по словам покойного Михаила Николаевича Садченко, его отец, Николай Яковлевич родился в 1889 году, возможно, происходил из семьи раскулаченных, перед войной жил в Чернигове и был инженерно-техническим работником на шерстяной фабрике.

Выходит, имел определённое образование, и, как раскулаченный, (то есть недовольный советской властью) мог полностью подойти для подпольной работы. Ведь теперь известно, что партийные органы, отступая в 1941-ом, оставляли своих людей (которые не вызывали подозрений у врага) в тылу, для сотрудничества с партизанами и оккупантами одновременно.

Честно говоря, мне захотелось как можно больше об этом человеке узнать: кем был, куда исчез. Ведь возможно, что благодаря его тихому и незаметному подвигу массово не пострадали от фашистов чернышцы. Может, если бы не он, то много семей односельчан ушли бы тогда в вечность. В конечном итоге, почему уважаем геройства лишь на фронтах и в партизанах? А разве не подвиг ежедневно беречь человеческие жизни в течение длительного времени?

Я не согласен, чтобы сотрудничество с оккупантами приравнивалось к измене Родине, в каждом конкретном случае нужно разбираться отдельно. Поэтому я обращался к сельской власти с предложением попробовать найти в архивах информацию о тех временах, но я не был услышан. Между тем в Евангелии от Иоанна сказано, что нет большей любви, чем кто душу положит свою за друзей своих.

P. S. После нашего разговора пересказчик этой истории, Анна Степановна Кириенко, взволнована и плачет. Она уже много чего не помнит, но есть в её рассказе и такие детали, которых бабушка никогда забудет. Не уверена она, правильно ли делает, что раскрывает тайну своей семьи, ведь раньше о таком не говорили.

Сын успокаивает мать, успокаиваю и я, от души убеждая женщину, что её рассказ, вне всякого сомнения, ценный для потомков. Ведь лишней информации не бывает.